ЖИЗНЕОПИСАНИЯ
АФОНСКИХ ПОДВИЖНИКОВ БЛАГОЧЕСТИЯ XIX ВЕКА ДУХОВНИК О. АРСЕНИЙ-РУССКИЙ († 1846 г.).
Родился он в России на великой русской реке Волге в Нижегородской губернии в
городе Балахны в мещанской семье. Родившись от православных родителей, в святом
крещении был наречен Алексеем. В отрочестве обучен был чтению и письму. Юность
проводил в житейских и мирских попечениях, но Господь, провидя в нем Своего
раба, не дал ему погрязнуть в мирских страстях и скоро вложил ему в разум
заняться чтением Божественного и отеческого писания, в котором он скоро мог
рассмотреть и узнать суету и прелесть мира сего - всю бесполезность о нем
попечения души. На 20-м году Алексей оставил дом свой, родителей и пошел
странствовать Бога ради по российским монастырям. Придя в общежительную
Песношскую пустынь в Московской губернии, он решил там остаться, где положил
начало монашеской жизни, определившись в число братии и проходя послушание 3
года. Потом возымел желание идти за границу в молдавские монастыри, которые
тогда славились великими старцами и подвижниками. Когда он открыл свое желание
своему духовному отцу, то духовник благословил, хотя игумен не раз его
отговаривал, однако он отправился в путь. Придя в Киев и поклонившись св. мощам
киевских чудотворцев, нашел там себе спутника по имени Никита (он был из
Тульской губернии) который до самой смерти, более 40 лет, во всех скорбях,
трудах и подвигах был ему соучастник. Взявши благословение от киевских
чудотворцев и помолившись им, отправились они в путь.
Придя в Молдавию и обойдя все молдавские монастыри и скиты, нашли себе
духовного отца и пастыря в Балашевском скиту, находившемся в 4-х часах ходьбы
от города Буташани, которому предали себя в полное послушание. Через некоторое
время духовный отец постриг их в монашество и нарек Алексею имя Авель, а
спутнику и сотруднику его - Никандр. Через несколько времени наставник их, видя
их великие подвиги и смирение, понудил Авеля принять священство, "яко
достойного и в Писании искусного". Сознавая великую ответственность перед
Богом и считая себя недостойным, он со слезами просил своего старца не налагать
на него тяжкого бремени выше его сил, и оставить его работать Господу в простом
монашеском чине. Но старец ему сказал что совершенному послушнику не подобает
иметь своего рассуждения, а должно творить повеленное, и не учить своего
старца, а быть послушливым даже до смерти. Авель поклонился ему до земли и
сказал: "Прости меня, отче святый: согрешил пред тобой: делай как тебе
угодно!" Скоро он был рукоположен в иеромонаха, и по согласию всей
скитской братии был сделан духовником. Но хотя он и стал иеромонахом, однако
своего послушания и смирения не изменил: повиновался своему старцу как простой
монах, и никогда ничего не начинал без его благословения. Повиновались они оба
с о. Никандром своему пастырю и наставнику в совершенном послушании и отсечении
своей воли 18 лет. Проводив своего старца и пастыря на вечное упокоение, имея
его ходатаем за себя пред Господом Богом, сами остались сиротами. Однако, по
своей воле жить не захотели, а положили жить по-братски - одному у другого быть
в послушании, и не разлучаться до самой смерти. Так и исполнили на самом деле.
Хотя о. Никандр и желал о. Авеля иметь себе наставником, потому что он был
иеромонах и духовник, но о. Авель никак не соглашался быть старцем, но положили
жить по-братски. Жили они так немногое время, и было обоим откровение от Бога,
повелевающее им идти на Святую Афонскую Гору, и там продолжать оставшуюся
жизнь. Они объявили один другому откровение, и начали собираться в путь.
Услышавши о том, скитские и прочие отцы начали их отговаривать и говорили им, что
в такое смутное время никак нельзя идти не только на Святую Гору, но и в
Турцию; некоторые жили там и все ушли, потому что Святая Гора полна турок и
разбойников; монастыри все заняли турки и стоят заперты, а в кельях живут
разбойники, и что по всей Турции христианам почти проходу нет: повсюду
христианская кровь проливается. Отец Авель им ответил: "Отцы и братия,
поистине так, как вы говорите, - это и нам известно, но как Богу угодно, так да
будет! И воистину так, как говорили отцы, потому что недавно, в 1821 году, в
Константинополе убили Патриарха Григория, и великое было там смятение. Но о.
Авель чувствовал, что есть к нему зов Божий и есть Его святая воля идти ему на
Афон. Он не послушал советов, а без сомнения веровал, что Господь не оставит
их. Отец Авель и о. Никандр положили отправиться в путь. Что имели, раздали
братии, а себе на путь оставили денег и книги.
Поехали в Галац и там сели на корабль и отправились в Константинополь. Приехав
туда, увидели там горе и слезы, - кровь греческая лилась по улицам ручьями:
греки им говорили: "Зачем вы, отцы, теперь к нам приехали? Захотели делить
с нами горькие минуты? У вас в Молдавии не режут так баранов, как здесь режут
людей, ежедневно по сто и по двести, и это - на площади, при всех, а по улицам
неизвестно сколько. Отправляйтесь обратно в Молдавию, а на Святую Афонскую Гору
лучше не ходите: по морю корабли не ходят, а посуху всюду разбойники, и сама
Афонская Гора полна разбойников: в монастырях с монахами живут турки. Но наши
отцы веровали и твердо надеялись, что будут они на Святой Горе.
В то время в Константинополе хлеб был весьма дорог, а они часть денег истратили
на проезд, часть на пищу, и уже ничего не осталось, а книг никто не покупал.
Они ходили по рядам, прося милостыню, и сами питались, да еще бедных греков
питали, и так перезимовали в Константинополе. Сколько они там скорбей
претерпели, про то только знает Тот, Кто их послал. Дождавшись весны, отцы
положили свои книги у одного грека, а сами пошли посуху на Афон. Что в пути они
претерпели, скорбей и напастей, и побоев, только один Бог был свидетель,
Который видел их страдания и "яко злато в горниле искушал их, да сотворит
светлейши". Почти каждый час нападали на них разбойники, но взять у них
было нечего: ни денег, ни одежды у них не было. Иные только побьют, другие
последние сухари возьмут, иные обругают, да и так пустят. И в таком пути
пробыли они более месяца когда, наконец, дошли до Святой Горы. И что увидели
они там? Жилища монашеские опустели, сады одичали и лесом заросли. Монастыри
стоят запертые, а ополчение Царицы Небесной разбежалось по разным странам: иные
скрылись по непроходимым лесам, горам и вертепам, иные заперлись внутри
монастырей, и мало где кого видно было. Отцы наши пошли к Самой игумении
Афонской - в Иверский монастырь к чудотворной иконе Царицы Небесной, к
Вратарнице Афонской. Когда они пришли к воротам монастыря, отцы иверские
приняли их и привели их в церковь поклониться Царице Небесной. Пришедши туда и
увидевши Ее икону, они весьма обрадовались: пали на колени перед Нею и многие слезы
проливали, прося Ее принять их в свой Святой жребий - Святую Афонскую Гору. Еще
тому много радовались, вкупе и удивлялись, что в такое смутное время, когда
ополчение Ее все разбежалось, Она, Царица Небесная стоит на Своем месте веселая
и радостная, во всем Своем полном убранстве, украшенная золотом, серебром, и
драгоценными камнями. Турок полон монастырь, а не могут Ее святую икону
похитить. Отцы наши спросили греков, почему не убрали и не спрятали ее? Или
почему не сняли с нее украшения? И почему турки с нее богатства не похитили?
Отцы иверские им ответили: "Куда нам ее убрать и зачем? Она наша
Покровительница и Защитница - Святой Горы Назирательница, хотя и наказала нас
за грехи наши, но лица Своего не отвратила от нас, и не до конца разгневалась
на нас, но еще с нами пребывает, и как Она на нас весело смотрит, то еще имеем
надежду, что пройдут эти скорби, теперь у нас только радости и утешение что
Она, Владычица, с нами пребывает. А когда находят на нас скорби от турок и от
недостатков, то мы к Ней прибегаем, и обретаем в скорбях своих утешение. Вы
говорите: почему турки не похитили с нее богатства? Не только они не могут
снять с нее богатство, но и в малый сей храм не могут войти. Вот уже третий год
в монастыре живут, а еще ноги их не было в храме этом. Когда разозлятся на нас,
начнут требовать от нас золота и серебра, или церковной утвари, то мы отвечаем,
что не имеем, хотя и есть, но спрятано. Когда же турки угрожают нам, мы им
показываем эту святую икону и говорим: "Вот, на этой иконе много золота, серебра
и драгоценных камней; если вам угодно, то возьмите себе!" Они же, стоя в
дверях, говорят: "Мы не можем к ней подступить; вон Она на нас как сердито
смотрит", и отходят с посрамлением, а мы благодарим Царицу Небесную, что
Она Сама Себя защищает, и нас грешных спасает и покрывает. И за то еще
благодарим, что послала турок смирить нас грешных; если бы их не было, то нас
разбойники совсем разорили и опустошили!
Еще скажем вам одну вещь: с год тому назад, великое было смущение и тревога на
Святой Горе, так что и остальные отцы хотели бежать вон. Прежде этого смущения
на Святой Горе насчитывалось всей братии несколько тысяч, ныне осталось не
более одной тысячи, и те хотели оставить и бежать, кто куда знает, и полагали,
что совершенно Божия Матерь оставила Святую Гору, и оттого запустеет она. Но
когда начали так помышлять, тогда скорая Помощница, Царица Небесная, Владычица
наша Богородица явилась многим отцам и пустынникам, и сказала: "Почто
очень испугались, и почто входят помышления в сердца ваша? все это пройдет, и
паки наполнится Святая Гора монашествующими. Вот даю вам извещение, что когда
Моя икона будет находится в Иверском монастыре, то ничего не бойтесь, а живите
в своих кельях. А когда изыду из Иверского монастыря, тогда каждый да берет
свою торбу, и грядет куда знает! И теперь все пустынножители каждую неделю
приходят к нам в монастырь, и смотрят, на своем ли месте стоит Божия Матерь? И
увидевши, опять возвращаются в свои пустынные кельи.
Отцы наши, слышавши сие, очень обрадовались: во-первых - о покровительстве
Царицы Небесной, во-вторых - о том, что много еще есть пустынников.
Потом иверские отцы привели их в гостиницу, и покоили целую неделю. Потом
сказали: "Отцы Святые, мы вас на первый случай упокоили; а больше уже нас
не отягощайте, потому что нам теперь и самим пищи взять негде: у нас 40 человек
турок, а кормить их нечем: всюду разбойники, а доходов никаких нет. А вы
возьмите в нашем скиту одну келью с малою церковью: там станете огород
обрабатывать и рукоделием заниматься, и так пропитаетесь как-нибудь. А какая в
чем будет нужда, мы поможем; а ночевать ходите в монастырь!
Отцы наши поблагодарили иверских отцов за их страннолюбие, взяли в скиту одну
келью, и начали там проживать: огород возделывали и ложечки делали, но
рукоделие их тогда никто не покупал. И так прожили все смутное время - более
четырех лет. Чем они питались, - одному Богу известно, а сами никому не
сказывали; хлеба в то время достать было трудно. Часто я своего старца
спрашивал: - Отче святый, чем вы питались в то смутное время? - Он же мне
отвечал: - А что Господь сказал в Евангелии? - Ищите прежде царствия Божия и
правды Его, и сия вся приложатся вам (Матф. 6, 33) - и паки: Воззрите на птицы
небесныя, яко не сеют, ни жнут, ни собирают в житницы, и Отец ваш небесный
питает их (Матф. 6, 26). Так и нас Господь пропитал! Так отцы наши пропитались,
и не они одни, но более тысячи оставались на Святой Горе, и всех Бог пропитал.
В те годы собрали они себе великое богатство духовное: скорбями и терпением в
недостатках телесных потреб они процвели и созрели, и плоды принесли. За то
наградил их Владыка Царь Небесный дарами Духа Святого, и даровал им помощь
одолеть врага диавола, победить страсти душевные, вкупе и телесные. И достигли
они в тихое пристанище душевного спокойствия и безмолвия, сиречь соединения ума
с Богом. Отцу Авелю дал Господь дар рассуждения, вкупе и прозорливства, отцу же
Никандру - дар слезный: ибо плакал день и ночь до самой смерти.
Когда после смутного и скорбного времени послал Господь Бог на землю мир,
разрушились рати и войны, пропали все разбойники, всюду настала тишина и
спокойствие, тогда и братия паки стала сходиться на Святую Гору. Тогда и
православные христиане потекли на поклонение. Тогда начало продаваться и
рукоделие. Пришел один купец и купил все у кого что было. Отцы наши продали все
свои ложечки, и получили за них 2000 левов. Отец Никандр сказал: - Теперь,
отче, поправим наши нужды! - Отец Авель ему отвечал: - Да, теперь поправим!
Потом в скором времени пришел к ним один мирянин просить милостыню. О. Авель спросил
его: откуда, и какую имеет нужду? - Мирянин же ответил со слезами: - Я отче
святый, с острова Хиоса; жену и детей моих взяли турки в плен. Турчанин за них
просит 5000 левов, и я собираю их другой год. Набрал, слава Богу, 3000; а еще
надобно 2000. Бог даст, и это помаленьку соберу! - Выслушав сие, отец наш
сказал ему: - Взойди ко мне в келью, и я чем-нибудь помогу тебе! Он взошел;
отец же наш вынул все деньги, что имел, и дает ему: - Возьми, иди и выкупи жену
свою с детьми! - Мирянин же ему ответил: - Отче святый, что вы надо мною
глумитесь? мне и без того скорбно; а дайте мне одно лево, я и пойду!
Отец ему опять сказал: - Нет чадо, я не глумлюсь, я духовник, как могу
глумиться, а ты возьми! и проводил его за двери. Мирянин с радостью пошел в
путь свой. Отец же Никандр, видя сие, горькими слезами заплакал, и сказал: -
Отче, что ты это сделал? почему ты все деньги отдал? 4 года мы трудились, и
думали нужды поправить, а теперь опять скорбеть будем! - Отец наш сказал ему: -
Ох, о. Никандр, когда мы будем совершенными монахами? Уже Господь нас провел
сквозь все скорби, а ты еще немоществуешь. В самое трудное время нас Господь
пропитал: теперь ли не поможет? Теперь, слава Богу, рукоделие продается; опять
будем работать, да продавать, а лишние деньги в клад Богу отдать: а что чужие
беречь? Еще и ум от Бога отвлекают. Станем на молитву, а ум - к ним! И Господь
сказал: "Идеже бо есть сокровище ваше, ту будет и сердце ваше" (Матф.
6, 21). Пусть они лежат у Бога, а мы будем и сердце там держать! - Тогда о.
Никандр умилился, и пал ему в ноги, плакал и просил прощения. От того часа о.
Никандр ни во что не входил, а только до самой смерти плакал. Вскоре оба
постриглись в великую схиму. О. Авель был наречен Арсением, и принял схиму от
одного схимонаха Арсения. Отец же Никандр был наречен Николаем, принял схиму от
отца Арсения. И стали они жить как старец с учеником, и прожили в скиту Святого
Иоанна Предтечи 10 лет.
Когда умножилось в скиту число братий, началась молва, а по причине огорода и
сада требовалось житейское попечение, то обоим стало от сего тяжко. И
согласились они оба удалиться во внутреннюю пустыню, на совершенное безмолвие,
чтобы никаких телесных и житейских попечений не иметь, а жить одним с единым
Богом; ибо пустыннолюбивый и безмолвный не может терпеть молвы и суеты. И
оставили скит и келью, и взяли келью уединенную, от скита один час ходьбы и от
Иверского монастыря один час, на холме, в самой непроходимой пустыне, во имя
Святого Иоанна Златоуста. Прежде это была великая келья, но во время смущения
до основания почти разорена. Они ее устроили только в малом виде, и церковь
освятили, и две кельи приделали. И положили они начало жизни своей по
пустынному уставу: ни какими попечениями житейскими не заниматься, ни садом, ни
огородом, хотя и были масличные деревья, но они за ними не смотрели. Когда
поспевали плоды, то отцы приглашали кого знали бедного, и ему поручали набрать
плодов. Я (инок Парфений) самовидец строгой их жизни, и многажды мне случалось
у них ночевать. Много я присматривался к их жизни, и сам желал с ними пожить и
поучиться от них монашеству. Но они с собой жить никого не принимали, и
говорили: - С нами жить никто не может. Мы едва в 30 лет достигли в эту меру
жизни, и теперь еще искушаемся и изнемогаем, хотя дух бодр, но плоть немощна,
аще не бы благодать Божия подкрепляла нас! - С того времени, как они пришли на
Святую Гору, о. Николай прожил 19 лет, а о. Арсений 24 года, и не вкусили они
ни рыбы, ни сыру, ни вина, ни масла. Пища их была сухари, моченые в воде, и те
носили из Иверского монастыря на своих плечах на гору. Еще любили стручковый
красный перец. Вот повседневная их трапеза: сухари, перец и баклажаны, -
случался и лук, ежели кто принесет. Соленые маслины и смоквы предлагали только
гостям. Таковой их трапезы и мне многажды случалось быть соучастником. И всегда
кушали однажды в день, в третьем часу по полудни, а в среду и пяток оставались
без трапезы.
Устав их жизни был такой: после трапезы до вечерни занимались по кельям чтением
духовных писаний. Потом вечерню правили по уставу, - читали всегда со вниманием
и со слезами, не борзясь, тихо и кротко, потом повечерие с каноном Богородице,
и на сон грядущим молитвы. Ночь всю препровождали в бдении и в молитве, и в
поклонах. Ежели сон их преклонял, то сидя мало давали место сну, не более часу
во всю ночь, и притом неприметным образом, а более нудили себя и часто ночью
прохаживались. Часов у них не было, а всегда знали который час, ибо под горою,
в Иверском монастыре бьют часы на колокольне, и они всегда слышали. В самую
полночь сходились в церковь на соборную молитву, и там читали полунощницу, а
потом утреню по уставу; после утрени читали всегда канон с акафистом Пресвятой
Богородице. Потом предавались безмолвию, пока рассветает. Потом занимались
рукоделием, делали по 10-ти ложек на брата. Работали в разных местах.
Разговоров между собою отнюдь никогда не имели, разве только о нужном и
необходимом, а пребывали всегда в молитве и хранении сердца, а ложки делали
самой простой работы. Потом читали часы и молебен Божией Матери, а потом
трапезовали. И так проводили дни и ночи в беспрестанной молитве и рукоделии.
Еще старец любил часто служить литургию: когда были вино и просфоры, то почти
каждый день служили. Но великую нужду имели в вине и просфорах. Служили
литургию больше только вдвоем. Иной раз мне случалось быть там и слушать их
"громогласную" литургию и "музыкальное пение", слезами
растворенное. Вижу двух старцев, постом удрученных и иссушенных: один в алтаре,
пред престолом Господним, стоит и плачет, и от слез не может возгласов
произносить, только едиными сердечными воздыханиями тихо произносит; а другой
стоит на клиросе и рыдает, и от плача и рыдания, еще же и от немощи телесной,
мало что может слышать. Аз же грешный, между такими великими огненными столпами
весь был одержим страхом и ужасом, не знал куда направить свой слух: в алтарь
ли, или назад? всюду побуждают меня на плачь. Но хотя человеческим ушам и мало
слышно, но на их литургии Сам Господь призревал, по обетованию: На кого воззрю?
токмо на кроткого и молчаливого, трепещущего словес Моих (Исаии 66, 2). Здесь
"Трисвятую песнь" припевали, ни единого житейского попечения не
имуще, и воистину ничтоже земное помышляюще; здесь посреде двоицы Сам Господь
пребывал, по обетованию: идеже бо еста два или трие собрани во имя Мое, ту есмь
посреди их (Матф. 18, 20). Сии два старца столь возлюбили Господа своего, что
ни на одну минуту с Ним не хотели разлучиться, но всегда с Ним беседою
соуслаждались, умом и сердцем и устами. Только у них было и разговоров, что о
молитве, или о любви к Богу и к ближнему. А ежели бы кто стал при них говорить
стропотное о своем брате, то они прекращали беседу. Они всякого ближнего любили
больше нежели себя, что явно показывали дела их. Они всегда старались, чтобы
каждый был спокоен. Кто бы к ним пришел с какою нуждою, они никого из кельи
своей не выпускали скорбящего. Кто телесные ради потребы скорбел, того они
награждали, хотя бы и сверх силы их: последние свои книги отдавали в залог, и
уже после, как им Бог поможет, выкупали. Кто душевную скорбь имел, того утешали
благими своими беседами. Бедные имели в них помощников, скорбящие - утешителей,
страстные и немощные грехами - скорое исправление и освобождение.
Я же о себе скажу: когда пришел на Святую Афонскую Гору, то не имел у себя
почти ни одной копейки. О. Арсений благословил мне учиться выделывать ложечки,
а мне не на что было купить инструмент. Когда я ему открылся, он сказал мне: -
О том не скорби! - взял с окна сумочку, высыпал деньги, пересчитал, и дал мне
все, сколько было, и сказал: - Возьми, только всего имею 30 левов! - Я
заплакал, и сказал: - Отче святый, а себе что не оставили? - Он же мне ответил:
- Мы сыты будем, о нас не имей печали: нам Бог пошлет. А сколько надобно денег
на инструмент? - Я сказал, что 50 левов. Он пошел в церковь, принес оттуда
книгу, отдал мне, и сказал: - Иди, и заложи у Кореневых (два русских монаха,
двоюродные братья, жившие в кельи Преображения Господня, напротив Кутлумушского
монастыря) и возьми денег, сколько надобно, а я после выкуплю их! - О, каких
слез мне сие стоило: я всю дорогу проплакал.
У него первый вопрос был всякому: Что, доволен ли? не имеешь ли какой нужды?
Еще скажу здесь об одном случае в мою бытность на празднике Успения Божией
Матери: Один мой духовный брат, именем Феоклит, сколько имел у себя денег, 150
левов, взял все на праздник купить себе рясу и холста. Пошел, и потерял все, и
сделался весьма печален и скорбен. Увидавши его, духовник о. Арсений спросил: -
Что такой скорбный? - Он сказал, что потерял все деньги. Старец спросил его: -
Разве нужду великую имеешь? - Потом вынул свою сумочку, и дал ему, сказав: -
Вот, только имею 60 левов, иди и купи, что тебе нужно! - О. Феоклит взял, и
пошел от него; потом сам себе размыслил: - Я человек молодой, могу работать, а
они стары и немощны, и отдали мне последнее: надеются они на Бога, что сыты
будут; меня ли Господь оставит? Пойду и отдам назад! - Пошел, и стал о. Арсению
отдавать назад деньги, а старец не берет. Он же упал ему в ноги, и со слезами
едва упросил, чтобы взял. Старец же, взявши, сказал: - Не будешь ли скорбеть? -
О. Феоклит ответил: - Не буду, отче святый, теперь мне радостно, что вы назад
взяли!
Довольно лет прожили они в своей пустыне, и возымели желание сходить в Святой
Град Иерусалим поклониться Живоносному Христову Гробу, и не оставил Господь
рабов Своих. В 1836 году приехал из России на Святую Гору иеромонах Аникита,
князь Ширинский-Шихматов, великий постник, - обошел всю Афонскую Гору, посетил
и сих двух постников в их пустыне, занялся с ними духовной беседою, и весьма их
полюбил, и избрал о. Арсения себе в духовники. Потом предложил: не угодно ли с
ним заедино путешествовать в Иерусалим? Они согласились. Князь много радостен
был, что таких будет иметь спутников. И сходили во Иерусалим, и прожили там всю
зиму, и проводивши святую Пасху, возвратились на Святую Гору, и паки
водворились в своей кельи. Но только я сам слушал из уст самого духовника, что
когда ходили в Иерусалим, столько претерпели скорбей, что единому Богу
известно. Я спрашивал: - Какие скорби, отче, и от чего они вам приключались?
Разве от недостатка телесных потреб? - Он мне ответил: - Нет, мы были всем
довольны от Бога и от людей, лучше быть нельзя: в Иерусалиме поклонники
задарили нас червонцами, но мы их, милостию Божией, все бедным арабам раздали.
Но скорби были другие: столько лет сидевши в пустыне, мы уже почти мир и
позабыли, а туда пришли в самую суету. Более скорби терпели мы за пост: все
утешаются, все нас просят, все почитают, но мы, не могли вместить сего, только
скорбели, и не знали как доехать до Святой Горы.
По приезде на Святую Гору, о. Николай упросил духовника, чтобы приходящих
посетителей в келью к нему никого не допускал, чтобы его не беспокоили. За год
до смерти о. Николая было им обоим во сне откровение: о. Николаю был голос, что
он уже переплывает великое и многоволнистое море, и достигает в тихое
пристанище. И о. Арсению был голос, что он приближается к великому и
прекрасному граду, заканчивает свой путь. Оба старца поведали друг другу
видения и познали, что они от Бога, и уразумели, что приближается их кончина.
Тогда приложили пост к посту, и к слезам слезы, и начали готовиться к отшествию
своему. За полгода до смерти, о. Николай лишился зрения телесными очами, но
душевными совершенно зрел. Ибо открыл ему Бог угодников своих на Святой
Афонской Горе, в живых еще пребывающих, о чем сказывал о. Арсению, бояся, да не
впадет в какую бесовскую прелесть. О. Арсений весьма его предостерегал, и не
велел ему доверять видениям, а только плакать пред Богом, и просить в грехах
своих прощения. О. Николая посетили другие телесные болезни: не мог уже и в
церковь ходить, но более на одре сидел, и то нудился, отнюдь не хотел лежать на
ребрах. Но когда в субботу или в неделю захочет духовник отслужить литургию, -
придет в келью к о. Николаю, и скажет: - О. Николай, литургию бы надобно
отслужить! - Он же весело ему ответит: - Служи, отче! - Духовник скажет: - Как
я буду служить? ты болен, а одному невозможно! - О. Николай ответит: - Я приду
и помогу тебе! - И встанет с одра своего и пойдет: и правило прочитают, и
литургию отслужат. О. Николай причастится Святых Таин Тела и Крови Христовых,
возьмет просфору, и ею почти неделю питается, а другой пищи никакой не
употреблял. И так жили полгода.
Каждую неделю была литургия, а иногда две, а певец и чтец был больной и слепой,
однако за ним не было остановки, и всегда к своему послушанию был готов. В
субботу мясопустную так же служили литургию, - потом о. Николай пошел в свою
келью, а духовник, убравшись, в свою. Вскоре о. Николай пришел к духовнику, пал
ему в ноги, и говорит: - Прости меня, отче святый, что я не во время к тебе
пришел: ибо имею нужное тебе сказать! - Духовник сказал: - Бог тебя простит,
говори что имеешь! - Тогда о. Николай, исполненный слез начал говорить: - Отче
святый, когда после литургии я прошел в келью и сел на одре моем, - тут же
открылись очи мои, и начал видеть хорошо, и тут же отворилась дверь кельи моей,
и исполнилась вся келья света. И вошли три человека: два юноши со свечами,
посреди их муж в священнической ризе, неизреченной славой сияющий, и подошли ко
мне. Муж в облачении говорит мне: - Узнал ли меня - кто я? - Я дерзновения
исполнился, и ответил ему: - Воистину узнал - кто ты! - Он паки спросил: - А
кто я? - Я ему ответил: - Воистину ты - о. Аникита, наш друг и сопутешественник
во Иерусалим, и уже третий год как помер! - Он же начал мне говорить: -
Воистину, о. Николай, это я и есть. Видишь ли, какою славою наградил меня Царь
мой Небесный, Иисус Христос? И тебя также наградит: после четырех дней
освободишься от всех скорбей и болезней, и меня Господь послал утешить тебя! -
И сразу же вышли из кельи, а я остался один, и опять закрылись очи мои, но
наполнилось сердце мое неизреченной радости! - Отец духовник, выслушавши сие,
сказал ему: - Блюдись, о. Николай, да не искушен будешь, а сему не доверяй, но
уповай на Бога, и проси Его милости! Отец же Николай опять сказал: - Отче
святый, прости меня. Буди воля Господня надо мною: но исполнилось сердце мое
неизреченной радости. Прошу тебя, отче: служи теперь каждый день литургию, а я
буду готовиться и причащаться Святых Таин! - Духовник сказал ему: - Хорошо, я
буду служить: только чтобы за тобой не было остановки! - И тогда пошел о.
Николай в свою келью.
Литургия была в неделю и в понедельник и во вторник, и о. Николай был
причастником, и ему стало легче. В среду на сырной неделе были часы, в
четверток опять была литургия. О. Николай читал и пел на литургии, и
причастился. Потом духовник по обычаю дает ему просфору, но он не взял, а
только сказал: - Отче, взойди ко мне в келью! - и духовник за ним пошел. О.
Николай сел на одре, спиною к стене, и начало лицо его изменяться и играть
румянцем, а он, возведя очи свои на небо, был в исступлении. Потом пришел в
себя, и начал говорить: - благодарю тебя, отче святый, что ты претерпел от меня
до кончины моей все мои недостатки, и довел меня до царствия небесного!
Духовник спросил его: - О. Николай, что видишь? - Он же сказал: - Вижу, отче,
что пришли за мной посланники, и разодрали мое греховное рукописание: уже,
отче, благослови! Духовник сказал: - Бог тебя благословит! - Он же сказал: -
Рукою благослови! - Духовник благословил рукою. Он же, взяв руку, поцеловал ее,
и еще не выпустил ее, как возвел очи на небо и тихо испустил глас: - Господи, в
руце Твои предаю дух мой! - И сразу же отдал душу свою Господу, Ему же от
юности своей поработал, и верою и любовью послужил. Воистину честна пред
Господем смерть преподобных Его. (Пс. 115, 6). Скончался он в 1841 году,
февраля 6-го дня, на сырной неделе в четверток. Мы тогда жили в Руссике. К нам
известие дошло уже в субботу вечером, и мы пришли в воскресение, на четвертый
день. Сошлось на погребение много русской братии, все ученики о. Арсения. И все
удивлялись: лежит о. Николай, как живой, ни чем в лице не изменился, руки и
ноги - как у живого, не окоченели, все члены и составы мягки, и из уст исходит
приятное благоухание, подобно фимиаму, и вся братия радовались и прославляли
Бога. Похоронили его в сырную неделю, и разошлись.
О. Арсений остался один с единым Богом, и сам готовился к исходу. Многие
просились к нему в ученики, многие желали с ним жить, но он никого не принимал
целый год. Потом получил от Бога извещение, чтобы остался на время еще пожить в
мире сем, ради прочих братий. Тогда он начал принимать всех желающих с ним
жить, и в скором времени собрал 8 человек. Тогда заставила нужда оставить эту
келью невместительную, и ушел он со всеми учениками в скит Лак, в самую далекую
пустыню. Взяли там большую келью, и водворились.
Скитские отцы весьма обрадовались, что пришел к ним такой светильник, который
может всех осветить своею жизнью; но русские братия, жившие близ Кареи и на
Капсале. весьма скорбели, что удалился от них отец их. Впрочем, хотя далек и
труден был путь, но от своего утешителя не отстали, а и туда труждались ходить.
Духовник же им не велел труждаться, но другого себе избрать духовника, ближе. А
они ему ответили: - Отче святый, много духовников есть, да отца и утешителя в
скорбях наших не можем найти!
Ученики, жившие с о. Арсением, многие не вместили его жизни и нестяжания, и
вознамерились отлучиться от него, и стали просить у него благословения, чтобы
отпустил их избрать себе на Святой Горе другое место для жительства. Он же
начал их увещевать, и говорил: - Чада мои возлюбленные, чем вы не довольны? Или
чем я вас отяготил? Если скорбите, что много трудов, то сидите вы каждый в
своей кельи, на безмолвии, только не оставляйте келейного своего правила и
соборной службы, упражняйтесь всегда в богомыслии и в беспрестанной умной
молитве, всеми силами старайтесь очищать внутреннего человека, и не принимайте
никаких прилогов диавольских. Открывайте все свои помыслы, и не скрывайте их,
да не обладает кем из вас диавол. Или вы пищею не довольны? И о том не
скорбите. Все нам Господь потребное пошлет к насыщенно и к утешению, ибо Он
сказал: Ищите прежде Царствия Божия и правды его, и сия вся приложатся вам (Матф.
6, 33)! - Но некоторые ученики не послушали наставления старца, и говорили: -
Кто может вместить твое нестяжание? Что Господь нам и пошлет, то ты все раздашь
прочим! - Он же сказал им: - Кто хочет со мной жить, - да подражает мне, кто не
хочет моей последовать жизни, - да живет где хочет: я благословляю, - только
внутри Святой Горы Афонской, а вонь из Святой Горы выходить благословения не
даю, кроме особенной Божией воли! - После сего многие разошлись, кого куда
назначил. Впрочем, отлучились телом, а духом и любовью все к нему остались
привязаны. Поживши в скиту 3 года, по некоторым благословным обстоятельствам он
оттуда вышел с оставшимися учениками, купили келью Святой Троицы, близ
монастыря Ставроникиты, и стали здесь жить.
О. Арсений много в жизни своей терпел гонения и клеветы, и даже почти самое
изгнание, от завистливых людей. Воистину, как Апостол сказал, хотящии
благочестно жити о Христе Иисусе, гоними будут (2 Тим. 3, 12).
В одно время приехал на Афон из России, из Саровской пустыни, иеромонах Палладий,
который определился на жительство в скит Святого пророка Илии и, немного
поживши, умер. Малороссияне, жители скита, нашли после него лестовку и малую
манатийцу, и все взбунтовались, закричали, что все великороссияне -
раскольники. Давно они великороссиян ненавидели, и искали причины, дабы изгнать
из Святой Горы. Навели следствие: греки и болгары весьма этому удивились, ибо
они великороссиян больше любили нежели малороссиян, и много дивились таким
необычным вещам. Однако малороссияне свое сделали, оклеветали великороссиян, а
паче всех духовника о. Арсения (В 1838 году о. Арсений на короткое время был
настоятелем Ильинского скита). лестовку и манатийцу отправили на рассмотрение к
патриарху в Константинополь, и написали разную клевету. Патриарх, получивше
сие, много тому удивился. Всем собором о сем рассуждали, и понимали, что
какая-то есть клевета, ибо знали верно, что вся Великая Россия - православные
христиане. Однако патриарх потребовал самого духовника Арсения на лицо.
Услышавши сие, отправились оба в Константинополь, духовник и о. Николай.
Отправились пешие, сухим путем с Афона до Константинополя верст 1000. Пришедши
они явились к патриарху. Тот их обо всем расспросил, и узнавши клевету, очень
сожалел о них. Потом показал им мантийцу и лестовку, и сказал: - А это что
такое? - Духовник ответил, что иеромонах Палладий приехал из Саровской пустыни:
- Там есть такой обычай, что такие мантии и четки имеют для келейного правила.
- Патриарх сказал: - Слышал я про Саровскую пустынь. Очень одобряют ее уставы!
- Потом спросил: - Каким путем пришли ко мне, по морю или посуху? - Они
ответили: - Посуху, святый владыко! - Патриарх со слезами сказал: - Ох, отцы,
как я вас утрудил. Почему же вы не на корабле? - Они отвечали: - Не имели что
отдать на провоз! - Патриарх дал им денег, и велел ехать на корабле, и написал
на Святую Гору, чтобы впредь таких старцев не беспокоить, и клевет на них
никаких не принимать, а кто дерзнет на них клеветать, да будет отлучен от
Церкви и от Святых Таин. И так возвратились отцы наши домой, а уста клеветников
заградились. Старец о. Арсений великие делал на Святой Горе распоряжения, и
никто ему противоречить не мог: по его благословению взошли русские в Руссик;
многих он оставил на Святой Горе препровождать жизнь свою, хотя и не желали; а
многих выслал из Святой Горы, в разные места. Дивное поведали о духовнике
Арсении: В 1839 году, в кельи русских братьев Кореневых лежал больной монах
Иоасаф. В одну ночь сделалось ему очень тяжко, и, ожидая смерти, пожелал он
духовника. У Кореневых тогда ночевали и посторонние, двое из них с фонарем
пошли за духовником, а расстояние более 5-ти верст. Пришедши к духовнику,
сказали ему, что умирает монах Иоасаф, и желает видеть его, и просили, чтобы
поскорее шел с ними при фонаре, потому что ночь очень темная, да еще и дождь.
Он же сказал: - Да, нужно скоро, точно умирает; вы идите вперед, а я сейчас
уберусь, и с своим фонарем вас догоню! - Они просили вместе идти с ними и
поспешить, но он их отослал, а сам обещался их догнать. Они пошли скоро, и
соболезновали о том, как он пойдет один лесом и под дождем, да еще боялись,
чтобы больной не помер до прихода духовника. По пришествии их в келью, их
встретил монах Филипп, и сказал, что уже помер о. Иоасаф, и спросил: - Почему
вы так долго не приходили? - Они сказали: - Мы шли скоро, и поспешали, чтобы
застать живого! - Монах Филипп сказал: - Что вы оправдываетесь? куда-нибудь
заходили в гости; уже духовник пришел более получаса, исповедал, причастил и
отходную прочитал, и сию минуту о. Иоасаф скончался! - Они же, слышавши сие,
очень удивлялись, зная, что не было и часа, как пошли от кельи духовника.
Пришедши поклонились ему и спросили: - Отче святый, как вы скоро пришли? мы не
видали, когда вы нас обогнали! - Он же сказал: - Нельзя было медлить и то едва
застал, а я прошел прямым путем, которого вы не знаете! - Они умолчали, хотя
добре знали, что другой дороги нет, и помышляли, не тем ли путем он шел,
которым пророк Аввакум из Палестины в Вавилон к пророку Даниилу, сидящему во
рву, обед носил? Еще к двоим больным на Капсале приходил таким же образом.
Еще нечто дивное случилось в 1845 году: июля 4-го дня вздумал он идти на
праздник в лавру пр. Афанасия Афонского. В этот день, отслуживши литургию,
пошел он в путь кругом Афона, и пришел ко всенощному бдению в Лавру: расстояния
же было от кельи его до монастыря св. Павла 8 часов ходу, а от св. Павла до
лавры 7 часов ходу. В лавре отстоявши бдение и литургию, продолжавшуюся 16
часов, в трапезу не пошел, а взял хлеба и отправился в путь, и к вечерне пришел
в свою келью, расстоянием 8 часов. Все много удивлялись тому: молодому надобно
идти 3 дня, а он 70-ти летний старец, да еще и н
ჰოსტერი uCoz